Проводник - ДДТ

Что мне расскажет спящий проводник?

Пустые, дребезжащие стаканы

На столике купейном у окна,

Несущегося мимо станции, вспорхнувшей в темноте.

Мента, курящего в кулак

заснеженной пустыни, точнее — глубины.

Где, как нетрезвый, глупый ученик,

стыдливо вывернув карманы, —

мир наш пред Господом поник.

Когда со мною встретится она — веселая, без грима,

проявятся ли строчки на листе

бумаги, что я комкал и таскал

в башке своей, как в мусорной корзине,

поверив благородной пантомиме — ее безмолвной красоте?

Когда минуты станут длинными руками

неотвратимой смерти,

чем время будем мерить мы?

Во что сыграем с ветром, облаками — одни среди зимы?

Что мне расскажет Родина моя

с плывущими кусками на экране

Любви замерзшей, вьюгой февраля,

в пустой и темной пропасти зрачка

по расширяющейся звездной пилораме?

С водой технической, прокисшей в кране,

в разбитом шприце тощего торчка,

что в туалете просыпается, зевая,

и смотрит на поля.

Страж у дороги — пухлый снеговик,

смотрящий зорко черными углями

на сползший в яму старый грузовик,

и тусклый мат, и полный жизни крик.

Заливисто сверкает детвора,

лишенная абстрактного мышления,

мир символов нелепых разрушая,

ни с чем чужим взгляд этот не мешая,

сметает нас, как мусор со двора.

Что мне расскажет нищая старуха

на злом перроне, с полным котелком

картошки сваренной —

назойливая муха,

под хамством мокнущая, как под кипятком?

За поездом устало семенит —

глазами, полными разлуки и труда,

руками, верными прощению и ласке.

— Сынки, еда… — чуть слышно говорит, —

кому, сыночки, деточки, — беда.

Что мне расскажут эти города:

Многоэтажки, склады, чьи-то норы,

Одушевленные граффити гаражи

и серые бетонные заборы?

Унылая, неверная среда

всех дней недели, ловит поезда,

что до смерти ей надоели.

Окраин грязных этого покоя

никто не ценит, верится с трудом,

что столько поколений есть в крови сего надоя.

Но там, где третий, рядом ещё двое,

и свечкой теплятся церквушка и роддом.

Куда они все едут?

Что влечет

нас всех в пространствах этих дальних,

что в этих городах суицидальных

где точно всё и всё так любит счёт?

Там всё конечно, кроме пустяков,

что вечностью особенно любимы.

И хочется простить мне остряков,

в пространство бросивших:

«НЕТ, НЕ РАБЫ МЫ!»